Чан выбрал, по-моему, один из самых дорогих кабаков в городе – с шикарными отдельными кабинетами на двоих, на четверых, с непременным karaoke и затемнённым до глубокого интима танцзалом, утопающим в коврах. За щедро сервированным, просто царским столом господа-товарищи Чан и Го сделали мне главное деловое предложение. Оно звучало так:
- Городские власти отвели нам большой участок (а земля на курорте о-очень дорогая!) под строительство сборочного цеха КамАЗов. Занять рабочие руки – проблема первоочередная здесь. Если вы поможете нам наладить поставку запчастей, мы для вас, - Чан сделал паузу и торжественно поднял палец, - построим дом на берегу моря!..
Дар речи я, естественно, утратил. Фантастические буколические картинки поплыли перед осоловелым моим взором: выхожу это я, значит, поутряни в плавках на бережок – ну да, прямо перед крыльцом собственного бунгало, потягиваюсь, вдыхая шашлычные – с китайским акцентом – ароматы, а через заборчик, значит, мне приветственно этак, по-ленински, машут ручкой добрые соседи – Мао и Дэн. Ага, и мы хором идём купаться. И резвимся в волнах, как дети. И хором же поём:
Русский с китайцем – братья навек!
Крепнет единство народов и рас!
Плечи расправил простой человек!
Сталин и Мао слушают нас! } 3 раза
Через месяц, окрылённый, я летел домой. И первым делом, прилетев, ухватился за кипу газет, складированных для меня женой. И как-то, знаете, сразу бросился в глаза именно этот вот заголовок: ПОЖАР НА КАМАЗЕ...
Вот так и не удалось бедному Мао – хотя бы посмертно – стать моим соседом по даче...
Ну а великий скромник Ян так и не расскажет о себе почти ничего, пока Птица в Шанхае не покажет мне самую главную, самую большую в Китае судоверфь Худун и как бы между прочим, но явно гордясь, заметит, что руководил ей Ян, «он был партийным начальником», что считалось выше директора у них. Потом, в «культурную революцию», его обвинят в оппортунизме и чуть не свергнут, но вскоре политика Пекина сделает крутой поворот, и Ян снова окажется на коне. Эти повороты-выверты, конечно, не пройдут для него даром, он заболеет и уйдёт на почётную пенсию. И получит квартиру в курортном Циньхуандао, где я, рассматривая его фотоальбом, увижу на скромной, не цветной фотографии праздничную трибуну на «Красной площади» Тяньаньмынь и его, моего друга, стоящего недалеко по левую руку, где-то человек через восемь-десять, от Мао, китайского бога, которому он молился столько лет, начиная с той студенческой поры, когда ночами сидел, конспектируя труды кормчего. И этот, так сказать, соратник самого Мао, до сих пор прекрасно помнит – горжусь! – мой родной бессарабский городок Белгород-Днестровский...
Весельчак Чжан Чженькун, Женька. Я прекрасно помню, как заводно доказывал он мне превосходство китайских единоборств – кунг-фу, цигун, ушу – над моим боксом (я был в сборной одесского общества «Водник»). Женя тыкал в меня сдвоенными пальцами и резко хэкал. Он вполне по-русски, то есть как-то по пьянке, подрался с казахом Муратом, не поделив уйгуров.
И вот из-за своей красной от самогонки индейской морды после четвёртого курса уедет Женька вместе с Яшей домой, в Китай. И лишь через тридцать лет я узнаю, что угодил наш Женя, как впрочем и все они, под каток «культурной революции»: сначала сам стал хунвейбином, затем рассорился с ними, они его «сильно критиковать» (Ах, ты в СССР учился, с сулянь-оппортунистами дружил...) и заключили в камеру-одиночку, где он, живой, взрывной, нетерпеливый, через три месяца и повесился. Мир твоей неуёмной душе, дорогой однокашник Женька, Чжан Чженькун!..
«Профессора» Бао, который в Китае вот-вот должен был стать настоящим профессором, без кавычек, за переписку с СССР (а ведь он советовался с руководителем своего дипломного проекта – как усовершенствовать китайские турбины) репрессировали, упрятав в западную провинцию Сычуань, тмутаракань, кою Мао приказал срочно укреплять (шла подготовка к войне с СССР). Бао с его золотой головой несколько месяцев работал там на земляных работах, сражаясь с болотами, змеями, аллигаторами. Потом трудился в КБ котельного института с 69 по 85 год. Затем он переехал в Шанхай – работать на благо Китая на самой передовой линии науки, но ведь «культурная революция» не дала, поздно: пенсия догнала нашего головастого Бао...
Чень Юсинь расшифровывается так: Чень – старинный, Ю – свобода, Синь – трижды золотой! Упорный, старинной закалки, внутренне свободный, он ещё в студенчестве пережил смерть отца, лишённого работы и обречённого на смерть хунвейбинами, пережил потом и саму «культурную революцию», затаившись и упрямо склонив голову. Не потеряв и чувства юмора, хотя в те годы лишались его даже сами китайские Зощенко и Жванецкие. Конечно, он женился и родил двоих детей, когда это «многодетие» каралось, заплатив за второго штраф. И обрёл работу по душе в самом престижном университете Тон-цзи.
Птица просвещал меня, вводя в курс внутренней политики Китая.
Вот к Дэн Сяопину отношение сложное у китайской интеллигенции. Ему без двух годов девяносто, он ответствен за трагедию на площади Тяньаньмынь, но и он же после Мао в 1978-9 начал тихую крестьянскую реформу, в результате которой пошёл мощный подъём экономики, счастливо совпавший с тремя подряд урожайными годами. Он же дал самостоятельность директорам заводов, фабрик, отчего у китайцев, до 1985-го не имевших достаточно холодильников (это в субтропиках-то!), они появились буквально у всех. Примерно с 1984-го, как грибы, пошли частные лавочки – это тоже его заслуга. Но сейчас он уже – тормоз (отрыжка «большого скачка»), недавно он дал ц.у. резко развивать экономику юга, в результате чего пошла инфляция... Ещё о «большом скачке». В 1963-м у берегов Японии на рифе погиб грузо-пассажирский китайский пароход «Большой скачок». Людей, слава Богу, спасли. Птица: - Морскому богу не понравился «Большой скачок». Скачком ничего не построишь, подскочили резко цены на стройматериалы, сталь, на всё, в том числе даже на яйца, которые обычно летом дешевели... Свои надежды интеллигенция возлагает на «молодого» зам. премьера Чжу Луньцзи, ему «всего» 63.
Ещё один «молодой» (на 17 лет моложе Дэн Сяопина) был генсек КПК Ху Яобан в начале 80-х, прогрессивный был, за что Дэн его критиковал и с главных ролей в партии сдвинул, а в апреле 1989-го на собрании ЦК прямо довёл до смерти. Через несколько дней – День поминовения мёртвых (дату по китайскому календарю меняют ежегодно). Студенты пришли на Тяньаньмынь (это их Красная площадь) и митинговали. Первые студенческие волнения были в 1986-м. Требования: увольнение госчиновников-взяточников, демократические свободы. В конце мая Чжао Цзияна критикуют, т.к. он миндальничает, дескать, со студентами. Недели две студенты живут на площади в палатках, едят, оправляются. Богатые фирмы Гонконга и Тайваня якобы финансировали их демонстрацию. Антисанитария, потом повешенный солдат под мостом, ещё один-два ранены, в общем, бандитизм, дескать, начался. В Пекин стянули танки. Народ стал поджигать их. Драки с солдатами пошли. И – приказ: занять Тяньаньмынь!.. Птица видел следы винтовочных пуль на стене, вскоре после событий побывав там. А народу до сей поры вешают лапшу на уши, как учил когда-то «старший брат сулянь»: никого не давили, дескать, не стреляли, студенты сами разошлись, а площадь просто очищали...
Чиновники-торговцы будут раскатывать в лимузинах, жрать за чужой счёт в кабаках, а народ – на великах и давиться в автобусах в стоячку. Птица: - Вот против них студенты на Тяньаньмынь и выступали!.. – И добавляет: - Всё дорожает. Дешевеют лишь вторсырьё и интеллигенция. Так нынче говорят в Китае... Детские электронные игры – всесветная зараза – в Китае вызывают большое беспокойство: дети теряют зрение.
Вэй (это наше алло)! Огромный – с мышь! – чёрный таракан метнулся от наружной двери в кухню. Я заорал, Птицу позвал. Он спокойно тапочком укокошил монстра и говорит: это ещё ничего, у нас есть такие же размером... летающие тараканы! Хлеб увидел и – фью-у – пикирует прямо на хлеб...
Расскажи я такое дома, сын Серёга точно в Китай не захочет: поколение двадцатилетних, я давно заметил, очень брезгливо и помешано на фобиях, на стерильности-дезинфекции. Серёге двадцать, и он – буддист. Так что Китай ему интересен... Дневник, выручай!
