ШПИЁНСКИЙ 12+
(рассказ)
И н о п л а н е т я н е н е р а з г а д а ю т !
Я начал изобретать этот шифр во втором классе ренийской школы. Когда у меня появились первые серьёзные тайны. Я не хотел делиться ими со взрослыми, а самое главное – с папой, с отцом, как называла его мама. С мамой я бы поделился, она б не стала смеяться. А отец... О, он у нас смехач, так говорила мама. Чекист, так он назывался. И расшифровывал: контрразведчик.
Позже один дружок перевёл мне это слово вот как, по-страшному: шпиён. Да-да-да, ребята, значит, мой отец – шпион, или шпиён, как мы говорили, всё равно. В городе Рени, это на Дунае, после войны полно их было – наших и немецко-румынских. Даже я один раз встретил настоящего шпиёна: он спрятал свои шпионящие глаза за чёрными очками. Я тут же помчался к отцу и рассказал. Отец не носил таких очков, хоть и сам – шпион. А над моим «шпиёном» он посмеялся от души.
А ещё позже мы с дружком моим раздружились, потому что отец объяснил мне, что так – шпионами – называют наших разведчиков и контрразведчиков только наши враги. Ну и как, скажите, можно дружить с врагом?..
А всё равно, честное слово, всё равно мне с самого раннего детства было трудно с папой-отцом.
В первом классе я влюбился в Галю, самую весёлую красавицу. А ещё она была и самая умная, училась на все пятаки, а во втором классе вообще заговорила стихами. Смешными и обидными: Пацаны, пацаны, вам штаны не нужны. Надевайте юбки, будете – как Любки! Любка-молдаванка носила цыганские юбки, длиннющие, до пяток, и все смеялись над ней.
Полкласса пацанов бегало за моей Галей, она знала это и вот «раздела» нас, опозорила. И половина из половины пацанов обиделась и бросила бегать за ней. Я возрадовался и вдруг начал переписываться с ней записками. Почему вдруг? Да потому, что Галя своими стихами заразила нас. Ну не всех, конечно, а нас с Митькой конопатым во всяком случае. И я долго хранил их, те записки. Для истории, значит. Но не для папы же!
Галины записки («Чё вам от меня надо?» и «Не мешайте слушать училку») никакого секрета в себе не таили и потому спокойно лежали в красной жестяной коробке из-под монпансье, так раньше назывались леденцы. Наши же с Митькой записки таили. Они были библейские: Ты нам нравишься, Галина. Ты не из ребра – из глины! Много всего они таили. А коробку как я ни прятал, старший брат мой Владька и отец всегда находили. И смеялись!
Тогда-то я и начал придумывать тайнопись, или шифр. Шпиёнский. И очень долго думал, с чего начать? И придумал: конечно, с алфавита. Я разбил его на три равные колонки и пронумеровал каждую букву. Получилось здорово: А – 1, Б – 2... Я – 33. И вот вам, пожалуйста: 4, 1, 13, 33. Ну, и кто ж догадается, что это – Галя?!
26, 10, 22, 18, 29
Хотел было так – цифирью – назвать этот рассказ, но отвлёкся ненадолго, потом вернулся к написанному и понял, что сам не понял, что написал. Если хотите, расшифровывайте это сами...
Аж до четвёртого класса я проходил влюблённым в 4, 1, 13, 32. Но прохлада её записок в конце концов остудила и нас с Митькой. Не знаю, как он, а я стал приглядываться к другим нашим девчонкам, а самое главное, не только к одноклассницам, но и к красивым соседкам по дому и двору. Но в классе всё равно приглядывался внимательней. Однако это не помогало. И целый год, представьте себе, до пятого класса я ходил как неприкаянный, ну то есть как немного больной.
Что мне помогло? Отца из рядового контрразведчика перевели в старшие, добавив по одной звезде на погоны. И мы переехали в другой город – Аккерман, или по-новому Белгород-Днестровский. Это случилось как раз в пятом классе, для брата – в седьмом.
Я сходу узнал у пацанов самое главное – за кем в нашем классе больше всех бегают-стреляют. Оказалось, за Нелей Сапожниковой. Её карие глаза чуть не в пол-лица (!) и такие же карие косы по лопаткам мне тоже немедленно понравились, ну и я тоже стал стрелять за ней. И даже завёл целую записную книжку с обложкой такого же карего цвета, назвав её с большой буквы «Дневник», чтобы отличать от школьного дневника. Переписываться с Нелей я долго, аж до восьмого класса (!) не осмеливался. Как же мне не хватало конопатого Митьки!..
Коробку из-под монпансье я какое-то время перепрятывал вместе с «Дневником», потом она куда-то сама от меня спряталась – навсегда. А самое главное, для записной книжки нужно было придумать новый шифр, потому что старый – брат проболтался – они с отцом, оказывается, давно расшифровали! Владька ещё поиздевался над моим шифром, он такой же пересмешник, как отец.
Тогда номера букв я перевернул задом наперёд и к каждой букве-цифре стал в конце прибавлять по очереди – 1, 2, 3 и так далее. Неля превратилась в 511, 62, 313, 334. Читать и самому уже приходилось очень нелегко, но я просто реже стал перечитывать написанное. Вроде как сдерживался, значит, чтоб не любоваться собой в зеркале ручья, точно древний грек Нарцисс.
Охота за моим Дневником продолжалась. Отец на мне, или как сказали бы сейчас – на моих костях, тренировал брата, готовил из него шпиона Пинкертона. Я же не разведчик, так значит, и брат не контрразведчик, а простой шпиён или ещё проще – шпик!..
Но братика Владика я всё равно, всё равно очень любил – как единственного брата, во-первых, как старшего, во-вторых, а самое главное – за то, что он всегда перед сном так много и так интересно рассказывал мне о прочитанном. А прочитал он столько книг, сколько другим и не снилось! В моём раннем детстве, когда я ещё читать даже не умел, лет в пять, он, а ему уже было восемь, про одного только графа Монте-Кристо целый месяц мне в темноте спальни такие живые картины разворачивал таинственным шёпотом, что я, считайте, самый настоящий телесериал смотрел. А какие фантастические романы он просто-напросто, словно пирожные, заглатывал, беря книги у друзей «на денёк-другой»! Александр Беляев, или как его называли «русский Жюль Верн», с его «Человеком-амфибией», «Звездой КЭЦ», «Небесным гостем», сам великий Жюль Верн с «20 000 лье под водой» и «Вокруг Луны»... Ну а Рей Брэдбери написал восемьсот (800!) произведений, и Владька, кажется, все 800 и прочитал! Брат с головой нырял в эти книги, он жил там среди героев и гордо называл себя – Инопланетянин...
Когда же он, с помощью отца, конечно, расшифровал и новый мой шифр, я был готов убить пересмешника... Это прямо так и называлась одна Владькина книжка – «Убить пересмешника».
Тайная война разведки с контрразведкой, всем известно, не имеет ни конца, ни края, и мне не раз ещё приходилось Дневник перепрятывать, а шифр менять и усложнять. Но брат с отцом всё равно находили мою записную книжку (позже – толстые тетради) даже в сарае-курятнике, как-то выследив меня, а буквы, ставшие уже пяти и шестизначными, озадачивали их ненадолго.
Но вот в нашем седьмом классе появился новый ученик Юрка Михеев, его отца, тоже военного, перевели на Украину из Грузии. Тогда это делалось запросто, не так, как сейчас. Мы быстро подружили, и Юрка, оказалось, тот ещё шифровальщик, здорово выручил меня – научил пользоваться англо-русско-грузинским шрифтом!!! И теперь встреча С.Н., как я стал обозначать Нелю, выглядела уже вот так: vxსრეhა xნ. Причём, как вы заметили, С.Н. я писал без точек и – прости меня, Неля – чтобы сбить с толку «инопланетян», не заглавными, а маленькими, строчными буквами - xნ. А букву «с» поняли, как я хитро придумал – из «икса» взял последний звук. Ну вот и всё! Отныне, самое главное, ни один, даже и грузинский шпион, я был уверен, ни за какие пряники больше не сумеет расшифровать мой Дневник!!!
Из седьмого я перешёл в восьмой класс, а Юрка остался в седьмом, влюбившись насмерть в малявку-шестиклашку, как раз перешедшую в седьмой. Второгодник-доброволец!.. Вот что порой вытворяют с нами девчонки. Даже вся двухсполовинойтысячелетняя история Аккермана, утверждают аксакалы, не знала такого ни до, ни после Юрки!..
Я же второгодником никогда не был. Благополучно перешёл в девятый, и так – до самого конца школы. Владька к тому времени уже уехал в Москву и стал студентом какого-то модного института межпланетных отношений, сокращённо – МИМО. А отец без него, вот что самое главное, не мог, как я понял, справиться – Мимо, Мимо! – с моим новым англо-русско-грузинским супер-шифром...
И так прошло, вы только представьте себе, полвека!
Дневник мой составляют уже двадцать с лишним толстых общих тетрадей, разноцветных. А первая записная книжка карего цвета так и хранит в себе оцифрованную Галю и Митьку конопатого. Ну а Юрке Михееву я, как говорится, по гроб жизни благодарен, потому что до сих пор пользуюсь его шифром, так великодушно подаренным мне. От кого прячу свои секреты – и сам не знаю, но всё равно, всё равно прячу. По привычке. Может быть, от вас, потомки. А может, от инопланетян...
Pრიvეთ, pოთომyი!
Ну, ладно, так и быть, помогу чуток, мои дорогие pოთომyი. Здесь я применил игрек точно так же, как когда-то икс – взял только последний звук «к».
Всем дневниковым шифровальщикам – мой пламенный рრიvეთ!
И самое главное, мои дневники теперь не пропадут зря: вы легко сумеете читать всё, что я нашифровал...
Борис МИСЮК
Лето 2017.
Уже не Белгород-Днестровский, а Владивосток
