32º
Прощай, любимый город,
Уходим завтра в море...
Четырнадцатилетними в Белгород-Днестровском яхт-клубе пели мы эти радостно-щемящие слова, оттолкнув вельбот веслом от берега и развернув паруса. Правда, в последней строчке мы заменяли завтра на сёдня.
Четверть века минуло, а эта песня так и рвётся из меня каждый раз, когда ухожу в рейс. Уже не в Днестровское лиманское «море», а в Тихий океан.
Прощай, любимый город, до свиданья, родной Владивосток! До встречи!..
Один прощается с любимой девушкой со слезой, другой – с томлением: не всё успел по дому для семьи, а кто-то – и с откровенной радостью: вместе с отданными швартовами враз избавился от всех береговых забот-верёвок, от занудного начальства, от суеты сует, надоевшей до смерти.
И на борту траулера «Орион» (ах, до чего ж красивое созвездие!) разворачивается праздник отхода. Вахта вахтой – кто в машине, кто на мостике – святое дело: крутят вентили, дёргают ручку телеграфа, вертят штурвал. А по каютам – кто с тоски, кто на радостях – звенят стаканами. А вот уже и отзвеневшие выбрались на палубу – благо, майское солнышко заливает её – с гитарой и песнями расположились на крышке трюма. Заводила, как всегда, Витька Антонов, Трал, то есть тралмастер, главный на палубе там, на промысле, во время замёта кошелькового невода или выборки трала.
Пьём за тез, кто «краба» на фуражке носит гордо, и не для красы! Кто швыряет деньги, как бумажки, сам стирает майки и трусы...
Слово старому другу Дневнику, коему недавно, с ума сойти, стукнуло шесть десятков лет...
24 мая 1979, чет. Прошли Сангарский пролив. Время – сахалинское, 20.50, чистый карминный круг солнца слева по корме утонул в синей глади, налившись снизу, как нос пьяницы, фиолетом. Прочитал уже 400 стр. Эмиля Миндлина «Корабли, степи, товарищи», рассказы 30-50-х годов. Что-то есть платоновское в старых рассказах, а в последних – что-то от лакировщиков, но местами очень интересно. Живу в каюте Трала. Витя Антонов попросил одеколон: «смазать надо одну вещь», потом достал у кого-то «Сашу» с красивой этикеткой (for men), выпил не морщась и стал рассказывать, как в Бристоле (Бристольский залив на Аляске) зимой 71-го тонул: во время постановки трала, в момент начала циркуляции судна он, встав на планширь, отдавал стопор траловой доски (стальной, с полтонны весом щит для распора, раскрытия авоськи трала), а планширь обледенел, и он скользнул в воду... Нужно было рубить ваера (толстые стальные тросы, буксирующие трал), сыграть тревогу «Человек за бортом» и возвращаться за ним, а капитан продолжал циркуляцию. Тогда Виктор сбросил тянувшие книзу «гады» и на спине поплыл, глядя вслед уходящему родному СРТ. «Хрен я помру!» - думал он, хотя и здорово нахлебался ледяной солёной купели. «Жить захочешь – поплывёшь!»
Идущий следом СРТ подобрал его, бросив выброску, в «грушу» которой он и вцепился мёртвой хваткой. Потерял сознание. Очнулся в тёплой ванне на плавбазе и с недоумением увидел в руках эту «грушу» (оклетнёванную пенькой грушевидную деревяшку) с обрезанным концом: не смогли вынуть из окостеневших пальцев. А из подмышек торчали термометры, они показывали 32º... Судовой айболит удивлялся: с такой температурой – и выжил!.. Стало колотить. Дали стакан спирту. Заснул и проснулся совсем здоровым. 21 минуту плавал у кромки льдов. «Сейчас, - говорит, - когда вижу, как отдают стопор с планширя, ору: слазь, твою мать! Слазь! Не могу смотреть!»
Пьяный пароход, капитан – разгильдяй, распустил... Только так отозвалось бы сейчас об «Орионе» береговое начальство – из Приморрыбпрома, Дальрыбы.
А капитан траулера умеет находить косяки и на отшибе от протоптанных добывающим флотом изобат, не шастая притом по «огородам» – запретным для траления малым глубинам, районам нереста. Ну а Трал Антонов на промысле в крепкой узде держит матросов траловой бригады, которые сработались так, что даже без «мать твою» справляются с постановкой и выборкой трала вдвое быстрее нормы!..
Напиши я правду в репортаже об этих вечных победителях соцсоревнования, меня бы тут же уволили из «Тихого океана», любимой радиостанции рыбаков и моряков Дальнего Востока. «Секрет трудовых побед» кроется в умении Виктора организовать это соцсоревнование под особым лозунгом. Звучит он так:
- Ну что, архаровцы, рванём?! Даёшь «стеклянные костюмы»!
В конце путины ж как – все обычно планируют (заработали на славу!) купить то, сё, в том числе новый костюм, а в конце стоянки в порту костюмы те и оказываются «стеклянными». Традицию, как говорится, на козе не объедешь.
А у «Ориона» традиция – два плана рвануть, в крайнем разе полтора, это если штормовых суток за путину больше, чем промысловых, наберётся...
- Пятый год я уже у этого капитана. – Виктор, как мне кажется, светлеет лицом, неожиданно разгладив морщины на лбу. – Это ж он меня тогда спас... А от того, - он на миг закусывает нижнюю губу, - я сразу ушёл...
32 – это число зацепилось за что-то у меня в мозгу. 32 градуса – смертельная температура. А на картушке морского компаса – ровно 32 румба, то есть 360 градусов, полный разворот. Что и приключилось с Тралом Антоновым.
Наверно, 32º сродни клинической смерти, после которой так часто жизнь человеческая делает кульбит или разворот на все 32 румба...
И вот внезапная – как шок! – мысль: а не сотворить ли и мне такой кульбит-разворот: взять и вернуться в страну детства и юности, где покорял на вельботе днестровские и лиманские просторы?..
Это было вроде так недавно – помнится даже дрожь весла в руке, которым отталкивался от берега. Это было шестьдесят годов тому назад!
Говорят, что перед смертью неодолимо тянет на родину. Тем более, что там – сын и внук.
Ох уж эти 32 градуса и румба!...
Типы траулеров:
г. Владивосток. Август 2016