ВЧЕРА ТАМ СОЛНЦЕ УТОНУЛО...
"Боже, какой я, оказывается, древний: «водку пьянствовал» с... отцом Виктора Астафьева!.. "
Из дневника 1976 года
В судовой библиотеке взял как-то «Пастуха и пастушку», астафьевский шедевр, затем «Последний поклон», взахлёб прочёл и не выдержал – послал свои восторги Виктору Петровичу да, обнаглев, приложил рукопись «Рябой Верки» своей. И неожиданно, это было весной 1976-го, получил приглашение в гости, в Вологду: море, дескать, морем, «а сердце берегом успокоится».
И вот приспел длинный морской отпуск с отгулами, и всей семьёй, с женой и сыном, в самую макушку лета июль мы очутились, перелетев всю огромную страну с восхода на закат, в Белгороде-Днестровском, райском местечке южной Украины, обители моих стариков. Объевшись фруктов, овощей, отмокнув в Чёрном море, довалявшись на «золотых песках» до красномедного загара, разъехались мы в разные стороны – мои домой, во Владивосток, а я, с чемоданом, доверху набитым спелыми абрикосами, в Вологду.
Два дня пожил у Петровича, Астафьева, в деревне Сибла, что два с половиной часа от Вологды на автобусе. Чемодан с абрикосами произвёл впечатление, Астафьев тут же отправил его с оказией в Вологду, семье. Полдня мы провели на воздухе, в неогороженном дворе, лишь отделённом двадцатиметровым заплотом от коровьего пастбища. Заплот начинался ниоткуда, просто с начала лугового склона к реке, и уходил прямо в воду. За него зачалена была лодка, как собака, на цепи.
Виктор Астафьев - советский российский писатель
Ясный солнечный денёк. Виктор Петрович у колодца управляется с немудрёным хозяйством – достаёт ведро за ведром воду, заливает в бочку, поливает грядку с зеленью. Я, голый до пояса, сижу на спинке скамьи, по «черноморской» привычке подставив августовскому солнцу спину, и рассказываю о литинститутском общежитии, о Николае Рубцове, которого кавказский человек, поэт из Теберды, гориллоподобный Альберт Турклиев собирался избить за новогодний, 1969-го, тост... Рубцов начал его строчкой Пушкина: Кавказ подо мною... Турклиев вскочил, заорал: - Кавказ ПОД тобою?! Кавказ НАД тобою!!! Схватил маленького, вполне тщедушного Рубцова за шиворот и потащил вон из комнаты Юрия Кузнецова, где мы собрались встречать Новый год. Никто почему-то не отреагировал на это. Тогда я встал и вышел за ними. Рубцов, прижатый к двери, вывалился прямо на меня. Впустив его, я закрыл за ним дверь и оказался лицом к лицу с разъярённой гориллой. Руки у него действительно были до колен, и он ими стал расправляться со мной...
Николай Рубцов - советский российский поэт
Петрович, мельком взглянув на мои бицепсы, сказал:
- Да ты же мог дать ему отпор...
- Наверно, мог, но что-то накатило на меня... может, трусость, не знаю. Я стал подставлять под удары, по завету Христа, то левую скулу, то правую. И лишь когда увидел, что моя белая нейлоновая рубашка из Гонконга стала совершенно красной, решился ответить, но тут нас растащили...
Астафьев, по моей просьбе, поведал о последних днях Рубцова. Николай часто приходил к ним, и Марья Семёновна обихаживала его, кормила. А когда позвонили из милиции – опознавать тело, он пошёл в морг и увидел:
- Это была жуть... Она разорвала ему всё лицо...
Это дословно. И когда спустя годы и годы я слышу феминисток, защищающих убийцу, невинную, дескать, оболганную, мне не по себе.
В Сибле у Астафьева жил отец, Пётр Павлович, довольно бодрый ещё, боевой, сухощавый, отнюдь не старый на вид. Вечером мы втроём нормально посидели – с моим коньяком и хозяйской настойкой на вересковых почках, а с отцом ещё изрядно добавили – уже после того, как сынок ушёл часов в 10 вечера – после застолья – работать! Поразило это меня: богомазы-то постились перед работой. Но тут же Джек Лондон вспомнился: «Я никогда не жду вдохновения, на мне сказалась дисциплина, которую я познал в бытность мою матросом».
Когда у нас с Палычем закончилось спиртное, я осторожно постучался в комнатку Петровича, извинился и попросил ключ от лодки. Он не дал. У него ведь мать утонула в Енисее. «Но я ж моряк, Петрович». «Нет». «Но я ж...». «Нет». Из биографии Астафьева: В 1931 г. Пётр Астафьев попадает в тюрьму с формулировкой «вредительство». Во время очередной поездки Лидии Ильиничны к мужу, лодка, в которой среди прочих плыла она, перевернулась. Лидия Ильинична, упав в воду, зацепилась косой за сплавную бону и утонула. Её тело нашли лишь через несколько дней. Виктору тогда было семь лет...
Но я всё равно пошёл на берег речки Кубены, где на цепи, обвитой вокруг бревна-стояка забора-заплота, спускавшегося к реке, ждала меня лодка, притом с вёслами. Север, белые ночи ещё не совсем почернели: 11-й час, а почти светло, ну и лунно к тому же... Заплот уходил в воду, цепь была аж на третьем от воды бревне. Что делать? Пьяному ж и море по колено, а тут-то всего-навсего Кубена какая-то... Я разулся, зашёл в речку, поднатужился-поднапружился, аки Бес из пушкинской сказки, и поднял забор на плечо так, что вынулись из влажной почвы как раз все три бревна, цепь освободилась. Ура! Стащил я лодку в воду и часа два катался по реке и горланил песни. Конечно, на стихи Рубцова.
В горнице моей светло...
Тихая моя родина! Ивы, река, соловьи...
Как хорошо! Ты посмотри!
В ущелье белый пар клубится,
На крыльях носят свет зари
Перелетающие птицы.
Соединясь в живой узор,
Бежит по морю рябь от ветра,
Калейдоскопом брызг и света
Сверкает моря горизонт.
Вчера там солнце утонуло,
Сегодня выплыло — и вдруг,
Гляди, нам снова протянуло
Лучи, как сотни добрых рук.
Сотворив пьяный подвиг в обратном порядке, лодку я снова посадил на цепь. И наутро не признался Петровичу в своих ночных плаваньях, духу не хватило, а лишь спросил об отце, и он коротко изложил: пьяница и бабник, кобель, настрогал нас, детей, и завеялся, гулеванил по всему свету, а теперь вот объявился, я и докармливаю...
Палыч проспал до полудня. И я уехал, так с ним и не простившись.
Дальневосточный периодический журнал "Кают-компания" №7
______________________________________________________________________________________